Цитата(Kukla123321 @ 17.9.2011, 15:47)
Логика моя вот в чем- этот то завязал и сам понимает что это плохо и что такая проблема была, а предыдущий только за слово наркоман орал и пи.ды дать хотел потому как он не наркоман и НЕ КУРИТ ( хотя его тайники все знала и могла сопоставить сколько в день он откуривал оттуда )
А посмотреть я хочу вот что- правда ли он завязал и не хочет к этому возвращаться или как выйдет так и понесет лошадку...
09.09.2011
Я помню первую персональную выставку известного ныне тульского модельера Люды Доброхотовой в середине 90-х: оригинальные вязаные кофты, свитера. И — черная безрукавка с золотыми едва заметными нитями.
— Люда, это твой «Черный квадрат»?
— Это работа памяти моих друзей, умерших от наркотиков…
Тогда как-то неуместно было выпытывать подробности, хотя многие знали: Люда «соскочила с иглы», отсидев срок и потеряв здоровье. Только сегодня она согласилась рассказать о прошлом. В свете нынешних дискуссий о том, стоит или нет тестировать школьников и студентов на наркотики, излечима ли наркомания и есть ли смысл лечить ее принудительно, рассказ человека, увидевшего дно и сумевшего подняться, стоит дороже любых теорий и социальных прогнозов.
Первый круг ада
Модельер-дизайнер, неоднократный победитель прет-а-порте в Москве и на мировых показах, член Творческого Союза художников России и Международной федерации художников, создатель лаборатории моды в Китае… Все это абсолютно не вяжется с тем, что было до того — с психиатрическими стационарами и колониями, с принудительным лечением. Но ведь этого не вычеркнуть из жизни…
Встретиться с Людой нам удалось в Москве, куда она недавно приезжала повидать друзей. Она начинает свой рассказ:
— В 18 лет я уже горстями глотала таблетки кодеина с транквилизаторами. Позже была игла: сначала морфин, промедол, омнопон, потом опий. В итоге не заметила, как уже стала гонять по вене синтезированную химическую дрянь под названием «джеф." Пробовала и травку, и кокаин. В общем, можно сказать, что преуспела. Тогда о здоровье и в голову не приходило задумываться. Я была молода, полна энергии, читала запрещенную литературу и следовала всем последним западным веяниям моды. Жизнь, казалось, удалась…
Прошло немного времени, и стало понятно: у меня проблемы с зависимостью. Я «жалила» вены без остановки и неделями обходилась без еды и сна. Уколоться становилось всё проблематичнее, на руках, ногах и шее живого места не осталось — сплошные гематомы и абсцессы по всему телу. Модная прическа превратилась в колтун. Лицо стало серым, вместо глаз — черные проваленные глазницы. Без очередной дозы существование теряло смысл. Холодный пот, озноб, до хруста выкручивало кости. Доза необходима была для того лишь, чтобы встать с постели, наспех умыться, кое-как причесаться, нацепить на себя что попало и «рыбачить» в поисках дозы.
Жизнь перевернулась с ног на голову, дни и бессонные ночи давно перепутались. Маме было очень больно, она часто запиралась в комнате на ключ и тихо плакала. А я скулила по другую сторону двери — стоя на четвереньках, скреблась в дверь и клянчила денег на «последний в жизни» укол.
Что-то надо было делать. Я это понимала остатками трезвого сознания. «Приход» уже не ощущался с прежней остротой. Наркотики вытеснили из моей жизни все увлечения, друзей, и все больше я отдалялась от мамы. Понятно, что так продолжаться больше не могло. Собрав в кулак остатки воли, я сдалась врачам-токсикологам.
Когда после капельниц и курса адаптации заверяла врачебную комиссию, что больше никогда и ни за что, сама верила своим словам. Но — только пока находилась в стенах токсикологии. Выходила на улицу, и снова дрянь брала верх. И даже после жесткого принудительного лечения в психиатрическом стационаре ничего не изменилось — я прямо с порога «дурки» шагнула туда же, где и была.
Потом были СИЗО и колония. Там было непросто выжить. Но свобода меня снова встретила наркотой, и стало казаться, что конца и края этой беде не будет.
Путь наверх
Однако пошатнувшееся здоровье давало о себе знать, и былая спесь поутихла. Я решила завязать с наркотой в очередной раз. Смертельно все надоело, устала бежать от себя по кругу, устала надеяться на помощь врачей. Попыталась уйти с головой в работу, но страсть к профессии спорила с зависимостью. Наркота или работа — это был почти гамлетовский выбор между жизнью или смертью. Каждый день, прожитый по-новому, давался с нечеловеческим трудом. И только когда в профессии появились первые успехи, постепенно стало становиться легче. Я карабкалась вверх, к свету, день за днем. Каждый вечер дня, прожитого без «дури», встречала как личную победу.
Появились первые ростки уверенности в себе. Я стала замечать то, что было скрыто за черной пеленой: как с неба светит солнышко, как по весне пробивается молодая трава и люди улыбаются. Я начинала учиться жить заново.
Вот уже 17 лет я с ужасом вспоминаю про ту беду и твердо знаю, что и наркоманы более чем с 20-летним стажем могут стать бывшими. Уверена в этом.
Мне нечего и не от кого скрывать. А опыт человека, прошедшего через «дурки» и тюрьму, кому-то может помочь. Я написала о своей жизни в автобиографической книге «Окна», и теперь по нему собираются снимать фильм. Прожитое не выбросишь, как старую надоевшую вещь, но сегодня я могу отпустить свое прошлое жить отдельно от меня. Наконец-то….
Навсегда, но не фатально
— Бывших наркоманов не бывает. В этом я могу поспорить с Людой Доброхотовой, — комментирует специалист по лечению зависимостей, заведующий кафедрой психологического консультирования, психокоррекции и психотерапии МГМСУ профессор Владимир Малыгин. — Так же, как, впрочем, не бывает бывших гипертоников и язвенников. Увы, большая часть болезней носит хронический характер, но в этом нет фатальности. Важна длительность ремиссии, которая может длиться у больного десятилетиями или всю оставшуюся жизнь при соблюдении правильного образа жизни. Люда нашла свою нишу, дающую ей силы справляться с зависимостью и полноценно жить. Не у всех это получается.
Что касается принудительного лечения наркомании и его эффективности. Идут дебаты, стоит ли к этому возвращаться. Но принудительное лечение и сейчас существует, например, при отбывании наказания за совершенное преступление. Вероятно, было бы более правильным предложение выбора больному наркоманией — добровольное лечение или применение мер уголовного характера при совершении мелких правонарушений, например, при совершении ДТП. Кроме того, лечение зависимостей должно сопровождаться бесплатной комплексной программой психологической и социальной реабилитации, что, к сожалению, сейчас не обеспечивается государством. В противном случае, как это было ранее в ЛТП, обеспечивается лишь изоляция больного от общества, а лечения как такового не проводится. Необходимо принять решение о поддержке общественных организаций — «Анонимных наркоманов» и т. п., что требует гораздо меньше затрат и дает очень хороший эффект.
Стоит упомянуть и о спорах вокруг обязательного тестирования школьников и студентов «на наркотики». Уверен, что любое раннее выявление наркомании у подростка даст эффект. Однако пилотный проект тестирования школьников в Казани показал, что имеющимися средствами можно выявить 0,1% школьников, употребляющих (пробующих) наркотики при реальной цифре около 30%. Анализ слюны или крови будет объективным, если его провести в течение 24 часов после употребления. Анализ мочи позволяет обнаружить одноразовое употребление наркотических препаратов в течение 1–4 дней после их приема. Но не решено, каким образом будет проходить акт тестирования в школе. Кто будет забирать мочу у подростка — медсестра-фельдшер? Кто позволит это сделать прилюдно? Как это будет организовано в сельских школах, где нет медсестер и лабораторий?
И главный вопрос: а что потом? Кто будет проводить реабилитацию этих подростков и их семей при отсутствии системы лечения и реабилитации? Очевидно, следует признать, что просто тестирование без системы профилактики и комплексного лечения будет неэффективным. Длительную ремиссию наркоману может обеспечить только переключение на что-то значимое, стремление вылечиться и правильная система сопровождения и реабилитации…